МОЛОДЫМ БЫВАЕТ КАЖДЫЙ

У меня нет стремления изложить что-либо в хронологической последовательности с точными датами. Просто наугад запускаю руку в свое прошлое, как в авоську, и вытаскиваю оттуда горсть воспоминаний. В первой пригоршни оказалась учебная практика в Крыму.
Геофизическая практика начиналась во второй половине мая, у местных жителей была примета: приехали студенты - начинаются дожди. Один год выдался особенно "мокрый", дожди регулярно шли каждый день. Чаще это были не дожди, а короткие ливни по нескольку раз в день. Только появится солнце, преподаватели хватают студентов и отправляются в маршруты, а через полтора-два часа снова дождь, приходилось возвращаться, не выполнив задания. "Надо", "должен" - человеческие понятия, в природе не существует беспокойства.
Планшет для магнитной съемки располагался ниже Патиля на дайке пород основного состава. От дождей глина расквасилась, по профилям можно было с перемещаться с большим трудом, преодолевая месиво грязи. Сергей Доброхотов потоптался с магнитометром на одном из пикетов и так увяз, что не мог самостоятельно сдвинуться ни взад, ни вперед и радостно завопил. С соседнего профиля к нему пришли на помощь, сначала вытащили треногу с прибором, потом выдернули Сергея из резиновых сапог, которые намертво засели в глине, потом уже выкорчевали сапоги. Все неприятности имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему. Никакой сушилки на полигоне не было, все свитера и куртки не успевали просыхать, поэтому через пару дней в камералке после обеда появлялись в самых живописных одеяниях. Володя Гурвич появился в белых шортиках, в какой-то пляжного вида безрукавке и огромных резиновых сапогах, во все стороны торчали синие озябшие руки-ноги. Я и сама была не в лучшем виде, из носа текло, вся одежда была не сухой и не мокрой, мечталось только о теплом одеяле. Меня вдруг осенило и я предложила принести в камералку всем по одеялу из палаток. Картинка была та еще: за столами сидели закутанные фигуры, а я у доски пыталась одновременно вытирать нос, удерживать на себе одеяло и мелом писать на доске. Иногда я корчилась, стараясь удержаться от чихания. Не в меру догадливые студенты хором весело орали: "Будьте здоровы!", я разражалась самозабвенным чиханием, одеяло падало.
В палаточном городке, где в больших десятиместных палатках жили студенты, из палаток обычно слышался либо могучий молодецкий храп, либо громкий смех. Храп слышался днем, между вечерними камеральными работами и обедом, после возвращения с полевых маршрутов. Ночью в палатках тишина - там никого нет. Так и должно быть. Вокруг такая непостижимая красота, неземной свет луны и "бездна звезд полна", что и робот ошалеет, не только студенты и без того слегка очумелые от молодости, солнца и крымских ночей. Студенческие компании тенями скользят в россыпную от палаточного городка, подальше от въедливых и занудливых препов (отрезано студентами от длинного "преподаватель"), жгут костры, поют песни и непрерывно влюбляются. Самый распоследний лопух и тот не спит в такие ночи.
И что удивительно, никакие неудобства, дожди, холод или жара, плохая кормежка в столовой не затмевают у студентов очень счастливых солнечных воспоминаний об этой учебной практике в Крыму.
Через три года на прощальном вечере по случаю окончания института, студенты говорили мне, что практика в Крыму - самое счастливое их воспоминание за пять лет пребывания в институте. Мне это было удивительно и я напоминала: жара, дожди, холод, палатки протекали, котлеты в столовой и не пахли мясом. На кухне нам объяснили, что это не котлеты, а "котлетная масса", нечто вроде панировочных сухарей, пропитанных каким-то жиром.
На мои замечания студенты искренне недоумевали: "Разве так было? Было весело!" Вот так одно и тоже видится и запоминается совершенно по-разному. Преподаватели помнят неурядицы и мучения из-за невыполненной учебной программы, студенты навсегда запомнили очарование Крыма и общение со сверстниками вдали от родительского надзора, впервые проведя полтора месяца полусамостоятельной жизни. Память хранит то, что запомнилось сердцем.

Воспоминание другого года практики связано с экстравагантными кастрюлями. В один из дней студенты моей бригады занимались камералкой, а я пошла к студенческим палаткам. В лагере было пусто, студенты были либо в маршрутах, либо на камеральных работах. Только у одной из палаток сидел дежурный студент, геофизик. Увидев меня, он молча замахал мне руками, предлагая подойти, но сам не встал. Потом я поняла, почему. Он не мог ни встать, ни слова вымолвить. Чем ближе я подходила, тем больше замедляла шаг. На скамейке перед студентом стоял детский ночной горшок. Очень симпатичный, с веселенькой расцветочкой: беленький в красный горошек. Студент, сидя верхом на скамейке, опускал в горшок свою физиономию и зубами вытаскивал что-то коричневое и тягучее. Видя мою растерянность, студент очень довольный, заржал и облизываясь, произнес: "Наталья Даниловна, это не то, что вы думаете, попробуйте!"
Выяснилось, что в выходной день студенты поехали в Симферополь, купили несколько банок сгущеного молока, а кастрюли, чтобы сварить тянучку, не оказалось. Зато они увидели в магазине эмалированную, как значилось на этикетке, "ночную вазу": сбоку ручка, есть крышка и размер такой как надо. Детский горшок откровенно назвать горшком - как можно, это же верх неприличия! Но если горшки продавцы называют вазами, то почему бы студентам не назвать их кастрюлями? Купили и на этикетке написали: "ночная кастрюля". Гордые своей находчивостью, разгуливали с ними по Симферпополю, наслаждаясь смущенными взглядами девушек.
Вот только не досмотрели и переварили на костре сгущенку, варево вытягивается из кастрюли с большим трудом, ну и что, главное - сладко! Пока мы, сидя друг против друга, по очереди наклонялись к ночной вазе, подошли еще студенты. Поговорили, развеселились и они пригласили меня придти к ним вечером, после камерального времени, на ужин. Ужин в столовой во все времена для студентов не был помехой к повторению в любой час ночи. Вечером я пошла в эту палатку. Предварительно зашла в магазин и купила батон колбасы и еще кое-что, не с пустыми же руками идти в гости. В те времена (колбаса - 2р. 20 коп.) подобная покупка не была накладной. Зашла в палатку уверенно, не впервой. Вошла и обомлела. Конечно, встреча со студентом на лавочке меня кое к чему подготовила, но все таки...
Во всех палатках посередине стоит большой круглый стол, сбитый из досок. Так вот на этом столе по кругу аккуратно лежали ложки, хлеб, нарезанный крупными ломтями, а в центре стояла красивая ночная ваза, с верхом заполненная кабачковой икрой! Ну, я вам скажу! Такое близкое приближение к натурализму впечатляет. Девять лукавых физиономий с откровенным любопытством уставились на меня, ожидая моей реакции. Но ведь опытные преподы (еще одна вариация от "преподавателя") тоже не лыком шиты, сродни актерам, любую роль в зависимости от ситуации сыграют. Похохотали, стали рассказывать разные случаи, не забывая черпать из горшка, т.е. ночной кастрюли.
Во время разговора я спросила, почему их девять, где десятый? Тут опять вспыхнул смех. Еще при входе в палатку я заметила, что на одной из десяти кроватей навалена куча матрасов, а сверху водружен чемодан. При моем вопросе чемодан стал слегка подпрыгивать. Смех в палатке сменился стоном. Потом произошло какое-то копошение в матрасах, образовалась щель, в которую выглянул огромный черный глаз. Оказывается, студент-вьетнамец пришел из маршрута усталый, замерзший, улегся на кровать, на него навалили матрасы и для тепла придавили чемоданом. Бедолага так крепко заснул, что проснулся только от нашего хохота, но вылезать в одних трусах постеснялся, так и трясся от смеха под чемоданом.
Следующая "пригоршня" воспоминаний относится тоже к практике, но на Загорском полигоне.
Несколько лет подряд начальником практик в Загорске был полковник с военной кафедры Гарон. Интеллигентный человек с избытком был наделен доверчивостью, но напрочь лишен способности воспринимать шутки или анекдоты. Студенты моментально раскусили особенность Полковника и дня не проходило, чтобы они не морочили его седую голову. Что они ему плели, уму не постижимо. Однажды аспирант, который вел практику вместе со мной, сказал мне, что к нему на работу не вышла после обеда вся бригада. Аспирант с моей бригадой пошел на полевые работы, а я отправилась в общежитие искать пропавших. В коридоре мне встретился Полковник, он почти бежал, я спросила, что случилось? "Надо срочно объявить карантин и вызвать врача, вся бригада отравилась или заразилась чем-то в столовой". Попросила его немного обождать и никого не вызывать. Пока шли по коридору, он мне успел сказать, что бедные мальчики мучаются болями в животах. Одного взгляда на прохиндеев было достаточно, чтобы распознать их болезнь. Очень спокойно, тихим голосом, глядя на часы, я сказала: "Через пять минут явитесь за аппаратурой и отправитесь на профиля, через шесть можете стройными рядами двигать на электричку". Полковник сомневался, вздыхал, говорил что-то о скрытых симптомах. Через пять минут пришли "бедные мальчики", как ни в чем не бывало взяли аппаратуру и мы отправились на профиль.
После этого случая Полковник проникся ко мне доверием и советовался со мной о "мальчиках". Но как-то после ужина он сказал, что хотел бы поговорить о девочках. Зная нашего начальника практики, я предположила какую-то каверзу от наших акселераточек, но такого не ожидала. Студенток на нашем факультете было немного, в основном студенты - юноши, были группы, в которые вообще не зачисляли девушек. Пока Полковник доверительно вел признание, основной моей заботой было не взорваться от смеха. Полковник просил совета, как ему правильней поступить. Две девушки-студентки, оказывают ему знаки внимания, дарят ему букеты полевых цветов. Он женатый человек, у него благополучная семья. "Каковы нравы у теперешней молодежи! Что они себе позволяют?!" Пообещала, все выяснить, тогда и решим, что делать. На следующий день вычислила этих девчонок. Две дылды, каждая на голову выше Полковника, наперебой кокетничали с бедолагой. Вот дурехи! Издеваются, к удовольствию всей бригады. Объяснила им, что объект ими выбран неудачно, нечего морочить седую голову, коготки обтачивать надо на молодых преподавателях, а лучше неженатых аспирантах.
Поговорили, пошутили, посмеялись. К Полковнику они больше с букетами не подходили. Преподавателей по вечерам как магнитом тянуло к костру, мы собирались каждый вечер на одном и том же месте около небольшой запруды. Были случаи, когда туда кто-нибудь сваливался после посиделок, один раз даже заснул, вытащили его, спохватившись утром, когда он не явился на линейку.
Но главной приманкой был завораживающий огонь костра, в котором никогда ничего не повторяется, искры взлетают, причудливо извиваются и по одной гаснут, а внизу, над поленом гибко извивается в танце саламандра, ежесекундно меняя цвет и форму. Костер был не только развлечением, но и суровой необходимостью - напрочь заедали комары. Иногда на огонек забредали влюбленные парочки студентов, узнавали "препов", вежливо желали доброго вечера и, хихикая, растворялись в темноте. Они наверняка знали, собираться у костра, распевать песни - это занятие для студентов, а не для древних динозавров, которым уже стукнуло по тридцать.
На время практики пришелся день рождения одного из преподавателей, любителя песенного жанра и завсегдатая наших сборищ у костра, это был то ли В.Зиненко, то ли А.Кирсанов, они как-то неразделимы, поврозь не существуют в воспоминаниях. Днем съездили в Загорск, купили шампанского, редиски и еще кое-какой снеди. Вечером, как всегда, собрались у костра. Поздравили, выпили, пожелали, исполнили обычный песенный репертуар и гурьбой возвращались на полигон. Нам надо было пройти мимо буровой вышки. Всегда это место мы проходили спокойно, ни у кого не возникало шальных мыслей. То ли шампанское подтолкнуло, то ли звезды в тот вечер расположились как-то особенно, но меня потянуло на запретный подвиг. Дело в том, что сорокаметровая вышка была на полигоне простым украшательством, никто никогда ею не пользовался и не собирался пользоваться, что-то вроде грандиозной декорации. Министр геологии в предчувствии тяжелых перемен в его жизни и карьере, свез на полигон несколько десятков прекрасных импортных жилых вагончиков, которые нашим геологам не предназначались, не знаю, куда они потом подевались, и буровую вышку с какой- то выставки, за невостребованностью попавшую к нам. На территорию полигона свозилось хозяйственниками много всякого "квариата", валялись и зарастали травой даже каменные колонны с капителями, которые когда-то украшали кино-театр "Колизей".
На вышку строго-настрого запрещалось студентам лазать во избежание несчастного случая. Именно к ней я решительно направилась и полезла, за мной полезла Марианна Астафьева. Остальные стояли внизу и подсмеивались, они считали, что мы шутим. Когда поняли, что мы всерьез пошли на покорение высоты, первым заволновался именинник, вышка находилась в его ведении. Он стал кричать: "Девки, этого нельзя делать, запрещено по технике безопасности, сейчас же слезайте!" Потом перестал орать, стал умолять, кончилось тем, что он сам полез за нами и бурчал на ходу: "Погибать так вместе и отвечать некому будет". За ним обреченно полезли все остальные. Очень скоро шампанское выветрилось и я поняла, что сделала что-то не то. Темно, холодно, вышка от ветра вздрагивает и угрожающе качается, вниз взглянуть страшно, руки и ноги от непривычной нагрузки быстро устали. Но как повернуть назад, когда вся компания сзади подпирает, тоже лезет? До верхней площадки добрались почти одновременно, некоторое время в полной растерянности помолчали, отдыхая. Вниз я старалась не смотреть, страшила темная бездна. Мысленно я себя ругала всеми скверными словами, зачем меня сюда занесло, сильный ветер, темно, холодно. Еще ведь вниз надо столько же ступенек пересчитать! И вдруг кто-то догадался зачем мы сюда залезли и гаркнул: "Броня крепка, и танки наши быстры, и наши люди мужеством полны!". Напряжение вмиг слетело и мы радостно горланили все марши, которые могли вспомнить. Спустились неожиданно легко.
Утром на линейке нас сразил сюрприз. На линейке было заведено оглашать списки дежурных по столовой, по уборке территории и делать всякого рода объявления. Мы себе спокойненько стоим и вдруг слышим от Полковника: "За нарушение общественного порядка, выразившееся в громком пении в ночное время, объявить выговор!", дальше он перечисляет шесть фамилий студентов с факультета разведочной техники. Уму непостижимо, откуда он их взял? "Выйти из строя, три шага вперед!" Шесть ребят гренадерского вида, на том факультете все ребята, как на подбор, демонстративно чеканя шаг, выходят на середину и замирают вытянувшись по струнке в стойке смирно. Вся линейка, поглядывая на нас, заливается смехом. В это время к нам из задних рядов пробираются студенты и шепчут: "Не бойтесь, мы вас ни за что не выдадим!".
Вот ухорезы, все срежиссировали и устроили потеху. Полковника понесло, он говорит о дисциплине, о необходимости подчиняться распорядку дня, о выполнении требований преподавателей. Мы уже тоже не можем удержаться и, прячась за спины студентов, давимся от смеха.
После линейки к нам подошла бравая шестерка и от имени невинно пострадавших в этой истории изложили просьбу: "препы" не должны признаваться Полковнику, сейчас они ходят в героях, выручивших бедных подгулявших преподавателей, непривычных к возлияниям, а если мы признаемся, то они превратятся в шутов гороховых. Что касается выговора, то у каждого из них по десятку таких выговоров, дальше доски объявлений они никуда не идут, это доподлинно известно, даже в институт Полковник их не передает. Так что чем больше их, тем почетней.
В тот же день вышку именинник вместе с Полковником снизу собственноручно обили досками, чтобы студентам в голову не закралась шальная мысль (у преподавателей не может быть таких мыслей) залезать на вышку.
Следующая моя "пригоршня" воспоминаний относится ко времени, когда заведующим кафедрой геофизики был Лев Моисеевич Альпин. Он как-то приболел, и сотрудники кафедры решили навестить его, с ними пошла и я. Он откровенно обрадовался нашему приходу. Незадолго до этого он приобрел кооперативную квартиру в доме неподалеку от улицы Горького, рядом с рестораном "София". Как все новоселы он пылал желанием все благоустроить и переделать, с удовольствием стал показывать квартиру. Для начала повел нас в ванную, где он лично заменил и переставил краны, теперь они рогаткой торчали из стены где-то посередине ванны, обрамленные ореолом битой плитки, зато так было значительно удобней регулировать краны. Мы покивали головами. Потом перешли в спальню. Здесь нас поразило сооружение на тумбочке, стоящей у кровати. На полированной поверхности стояла большая пустая консервная банка. Я потрогала ее, она не двигалась, намертво притороченная к тумбочке. Мне стало любопытно, и я неуверенно спросила зачем она тут стоит. Лев Моисеевич обрадовался: "О, это замечательная идея! Когда ночью я просыпаюсь и хочу попить воды или запить лекарство, то стакан часто падает на пол, вода разливается, надо вставать подтирать пол. А теперь ничего подобного не происходит! Стакан я ставлю в консервную банку, которую прибил гвоздем к столику. Проблема решена." Гвоздик, судя по шляпке, был по длине не меньше десяти сантиметров.
Идея гвоздя вообще оказалась очень плодотворной. Двумя гвоздями удалось намертво приколотить массивную деревянную оправу часов на верху гардероба - теперь часы ни за что не упадут. Все переглянулись и, скрывая улыбку, дружно уставились на гардероб. Наш шеф и милый чудак совсем растаял и похвастался: "Посмотрите, какой у меня тут порядок!" - и распахнул двустворчатую дверцу шкафа. Тут даже самые дипломатичные из нас не выдержали и охнули. В шкафу, где положено находиться плечикам с одеждой, висело и раскачивалось на отдельных длинных веревочках множество банок из под кофе и самых разнообразных консервов. В каждой банке - свой сорт гвоздей, шурупов и винтиков. Ну кто еще мог бы до такого додуматься?. Во второй комнате мы увидели сваленную в углу груду мировой славы и гордости нашего института - стопки книг, учебников, научных изданий - труды Л.М.Альпина. Он заявил, что это кажущийся беспорядок, очень удобный, он точно знает, где что находится. Не задерживаясь у вороха книг, перешел к объяснению волновавшей его идеи замены всех дверных ручек в квартире на другие. Слегка обалдевшие мы уже не в состоянии были следить за мыслями нашего шефа, и нам явно не хватало интеллекта понять сложную систему вентиляции без сквозняков, которая была образована взаимоперпендикулярными и плоскопараллельными коврами и пледами, висящими на веревках, протянутых через всю комнату в разных направлениях.
После осмотра квартиры состоялось чаепитие на кухне, до преобразования которой еще не добрался наш гениальный и милый чудак. Мы расселись за нормальным столом, а Лев Моисеевич откуда-то извлекал бутылки, разглядывал, любовался цветом содержимого и подливал нам в чашки. В самом начале процедуры чаепития он предупредил, что готов раскрыть все тайны теории поля, но секрет самодельного ликера ни за что не выдаст. Ликер действительно был очень вкусным.

Н.Д. Коваленко